С конца 40‑х годов прошлого столетия там проводится крупнейший в мире фестиваль искусств. Собственно, не один фестиваль, а целая их кавалькада, включающая книжный и джазовый форумы, грандиозное шоу Military Tattoo, где под визг сотен волынщиков и брызги фейерверка дефилируют военные оркестры, и так называемый Fringe, возникший в 1959 году как альтернатива слишком буржуазному, по мнению независимых артистов, международному Эдинбургскому фестивалю — циклопический по масштабам показ, участие в котором принимают сотни театров. В этом году программа «Фринджа», скажем, анонсировала более 40 тысяч представлений от 2542‑х трупп. Обозревателю «ШО» посчастливилось увидеть из них чуть менее двух десятков. Но и они дают пищу для некоторых, не самых утешительных размышлений.
Шотландский мачо и лиловый негр
Связи украинских театров с Эдинбургом иногда складывались весьма причудливым образом. Киев в советские времена считался побратимом шотландской столицы, и, как только Украина обрела независимость, подтвердить и укрепить эту дружбу приехал крупный во всех отношениях человек — тамошний культурный начальник Стив Кордони, веселый и предприимчивый мужик, сразу проникшийся украинским гостеприимством, дешевизной местной горилки и отзывчивостью и провинциальной пылкостью женщин. Радушие при встрече с этим британским чиновником, в частности, проявил не менее веселый и предприимчивый лидер Театра на Подоле Виталий Малахов. Надо сказать, что в те годы его труппа со своими превосходными, вполне конвертируемыми спектаклями интенсивно гастролировала по всему миру, и идея побывать с ними в Эдинбурге, о котором, признаемся, наши артисты в те годы (а впрочем, и сегодня) имели вполне мифическое представление, молодой и мобильный киевский коллектив весьма прельщала. В конце концов, так и случилось: Малахов сыграл в Шотландии восхитительную «Ночь чудес», но куда важнее, что развеял для себя «эдинбургский миф», то есть смекнул, что попасть в основную программу фестиваля, состоящую из могучих оперных и балетных представлений, выступлений лучших симфонических оркестров мира и драматических опусов мастодонтов вроде Питера Штайна, украинским театрам еще долго не светит, а вот на «Фриндж» способен приехать каждый — была бы охота, азарт и спонсоры. Это, кстати, важное слово. Тогда, помнится, впрочем, как и сейчас, только с гораздо большим пылом и пафосом, Украина декларировала свое безумное желание войти в «европейский контекст», и под эту байду можно было получить деньжат от бюрократов и бандитов с патриотической душой.
Дело в том, что на «Фриндже» театру за все приходится платить — за аренду зала (в городе в дни фестиваля, к слову, функционируют 258 сцен), жилье и пропитание. Вернуть затраты, а при благоприятных обстоятельствах даже кое‑что заработать можно только продажей билетов. Если к тебе приходит публика, ты на коне. Если нет — собирай манатки (так, между прочим, часто и происходит: театру выгоднее выплатить дирекции зала неустойку, чем продолжать играть перед пустыми креслами). Короче говоря, развернув агитацию, Малахов спровоцировал нескольких своих коллег на эдинбургские гастроли. Некоторые, понятно, на этой корке поскользнулись. Кое-кто утешился тем, что выдоил фактически на свою турпоездку благотворителей — и теперь гордо может писать в собственных резюме и буклетах, что «участвовал в одном из самых престижных мировых фестивалей», как, скажем, Коломыйский драматический театр, ошарашивший в середине 90‑х шотландскую столицу эпическим многофигурным полотном «Гуцульский год» по Гнату Хоткевичу. Но, естественно, нашлись у нас талантливые и сообразительные люди, правильно оценившие ситуацию и, в общем, получившие в Эдинбурге и творческие, и финансовые дивиденды. Например, актриса Людмила Лымарь, дважды успешно выступавшая в Эдинбурге со своей дикой и темпераментной «Ведьмой» по поэме Тараса Шевченко, или Валерий Пацунов, чья мизантропическая версия романа Достоевского «Преступление и наказание» под названием «Убивец» снискала восторженные отклики британских критиков и вызванный их комплиментами ажиотаж публики. Театр на Подоле, в общем, тоже всегда котировался на «Фриндже». Бывший актер этой труппы, умнейший человек Александр Крыжановский уже в 2000‑х, когда, разумеется, ни о спонсорах, ни о патриотически настроенных бандитах речь уже не шла, организовывал в Эдинбурге выступления артистов своего Нового драматического театра на Печерске исключительно как коммерческое предприятие — малолюдные чеховские водевили они играли задорно и экономно, не тратя деньги на сложную декорацию и реквизит. И остались, что называется, в плюсах. Но, в принципе, для сведущих театральных практиков Эдинбург давно лишился романтического флера. Находиться там намного интереснее критику. Почему — чуть позже, поскольку хочу зафиксировать для истории одну анекдотическую ситуацию, пожалуй, максимально сконденсировавшую местное представление о почтенном британском фестивале.
Это случилось, кажется, в 1993 году, сразу же после дебюта Театра на Подоле в Эдинбурге. Виталий Малахов увидел в этом прекрасном, пасмурном и каменном старинном городе спектакль некоего бразильского театра по порнографическому трактату маркиза де Сада «Философия в будуаре» и, вернувшись в Киев, уговорил управление культуры пригласить его в Украину. Честно говоря, я боюсь даже фантазировать, чем при этом режиссер (а в те времена — еще и начинающий продюсер) руководствовался. Хотя не исключаю, что мотивы им владели просветительские — эпатажным южным зрелищем он предполагал расширить границы толерантности наших чиновников. Они пришли на спектакль нарядно одетые и степенно заняли первый ряд Молодого театра, где собралась, кстати, и куда более осведомленная в творчестве скандального автора публика. Стояла глубокая осень, что бразильцев — к их великому позору — не смутило. А зря. Поскольку в те годы в украинской экономике наступила окончательная зима, помещение театра не отапливалось, и это, прямо скажем, парализовало главные достоинства бразильской постановки, точнее, актеров мужского пола, в ней участвовавших. Они играли нагишом, но стеснялись именно своей временной импотенции. К слову, с того вечера я знаю, что «лиловый негр» — вовсе не метафора из творчества нашего земляка Александра Вертинского, в одном из романсов которого африканец подавал даме певца манто, а страшная реальность.
Фатальное равенство
Среди тысяч спектаклей на нынешнем Эдинбургском фестивале (начинают их играть с девяти часов утра, а заканчивают чуть ли не в третьем часу ночи) была, кстати, и «Философия в будуаре». Представляли ее, увы, не темпераментные бразильцы, а вялые англичане, которые, между прочим, были убедительны не в эротике, а в самом что ни на есть садизме — эпизоде, когда несчастной матушке развращенной главной героини зашивают гениталии, в которых только что погостил пенис сифилитика. Собственно, и на этом полночном спектакле было много публики, хотя он и не удостоился ни от одного из изданий пресловутых «звезд» (ими в газетах и бюллетенях маркируют в Эдинбурге понравившиеся рецензентам шоу, и на «Фриндже» эти указатели являются едва ли не самым надежным ориентиром для зрителей при покупке билетов). Вообще же надо знать, что коллективы с большой историей и серьезной репутацией — здесь нечастые гости. Это ведь не просто фестиваль, а огромная ярмарка. И все тут происходит как на базаре — надо чем‑то выделиться, погромче и поярче представить свой товар, но так, чтобы не отвратить покупателя чересчур экзотическим вкусом. То есть нужно быть свежим и сочным, но удобоваримым. Именно поэтому эдинбургский «Фриндж» — роскошная пища для критика. Ведь тенденции развития театра на такого рода ярмарочных смотрах проявляются предельно отчетливо. И дают понять, в чем состоит нынешняя мода, какие фасоны и цвета, формы и темы, ритмы и герои сегодня востребованы. Экзотика, конечно, тоже присутствует, но тоже знакомая, как китайский или русский ресторан — с жареными пельменями и щами. В этом году ее обеспечивали шоу трансвеститов из Бангкока Lady Boys и московский цирк Babushkin Sekret с логотипом маразматической газеты «Правда» на афише. Для состоятельных и консервативных зрителей такие же блюда подготовили кураторы Эдинбургского фестиваля искусств, сделавшие ставку в программе на восточные представления, где фигурировали корейская версия шекспировской «Бури», «Гамлет» и «Король Лир», интерпретированные в традициях Пекинской оперы, и «Хроники заводной птицы» Харуки Мураками, поставленные английским режиссером Стефаном Эрнхартом с японскими актерами.
«Согласно установленным в фейсбуке правилам, любой рыг, смех, перд и перл нам априори нравится. Театр отреагировал на эту новую реальность»
Но вернемся к «Фринджу», где, как было сказано выше, играют то, что теоретически должно беспрекословно нравиться публике. Конечно, там можно найти представления на любой вкус, и все же в лидерах в нынешнем Эдинбурге были представления, с которых зрители, прельстившиеся на рекламу, выходили слегка озадаченными. Все эти шоу не покоряют особым исполнительским мастерством, но стараются зацепить своей интонацией. Ее, в общем, можно определить как «фейсбучный» стиль. Чем ведь хороша эта социальная сеть? Тем, что кто угодно может там объявиться со своими взглядами (как, например, норвежский белокурый фашист Андерс Брейвик) и какими‑то совсем уж никчемными заботами типа удачной поездки за город, сваренного борща, увиденного на YouTube клипа или внезапно пережитого оргазма. Что характерно: согласно установленным в фейсбуке правилам, любой рыг, смех, перд и перл нам априори нравится. Театр, похоже, отреагировал на эту новую реальность, где индивидуальность сменило частное лицо, безошибочно. Большинство спектаклей, демонстрированных в этом году в Эдинбурге, не просто one-man-show (в конце концов, это грубая экономика — гонораром не надо делиться), но некие совершенно локальные истории. Скажем, в спектакле «Десять» исполнитель долго рассказывает о своем индийском происхождении, иллюстрируя это с помощью двух партнеров примитивными танцами, а в перформансе «Дай денег» скромно одетая, невыразительная тетя выуживает, как наперсточники на украинских вокзалах, из робких зрителей фунты, потчуя их байками из своей ничем не примечательной жизни. Апогеем этого нового и, кажется, доминантного направления в современном театре, жертвующего личность персоне и утверждающего культ бесконфликтного пука, следует, по‑видимому, признать спектакль «Посвященные». В нем трое реальных техников и монтировщиков сцены рассказывают о своей профессии, прокладывая кабели и устанавливая декорации. Все это излагается абсолютно искренне и в равной мере бессмысленно, поскольку для какого такого шедевра прилагают свои усилия герои — абсолютно неясно. Они просто пожирают полтора часа зрительского времени, как, в общем, делает это фейсбук, когда мы в него заходим.
Плохой, импотентный театр (кино, телесериалы, беллетристика, современное визуальное искусство) безжалостно поглощает наше время. Мы, забывая себя, с нежностью его жертвуем полузнакомым, а то и вовсе чужим людям. Я вот встретил старого приятеля, известного украинского интеллектуала, побеждающего возраст, кажется, третьим или четвертым браком, и посетовал на фейсбучную хронофагию. И услышал в ответ достойную исторических анналов фразу: «Мы, наверное, год не виделись, и ничего не случилось бы, если бы не вспомнили друг о друге еще год. Но я рад был бы узнать, что ты жив и чем живешь из фейсбука». Я, впрочем, скорее, рад бы был побывать на спектакле, где увидел бы людей, а не персон, интересующихся рецептами супов и сообщающих о своем матримониальном состоянии. Их, увы, все меньше и меньше. И на Западе, и в Украине. Эгей, господа, не забудьте нажать на кнопку «мне нравится».
Автор выражает признательность Британскому Совету в Украине и благотворительному фонду «Развитие Украины» за помощь в организации поездки.